В чём заключается главный парадокс творчества Оскара Уайльда?

Соотношение личности творца с его творчеством нередко способно вызвать у читателя настоящий когнитивный диссонанс. Особенно сегодня, когда хорошим тоном считается вытащить на обозрение окружающих самые неприглядные стороны жизни известного человека.

Смотрите, дорогие, каким дерьмом были мировые кумиры! Сможете ли вы дальше восхищаться «Алыми Парусами», если узнаете, как их автор гадил в графин? Или серьёзно воспринимать стихи «железного Редьярда», если мы изобразим его — ну, скажем, трусом?

Помню, в своё время я вдоволь начитался похожих статеек в журнале «Караван историй». В отличие от других опусов «жёлтой прессы» их готовили люди действительно профессиональные. От этого, да ещё от лжевосторженного стиля, становилось особенно гадко. До сих пор помню пассаж вроде «Эдгар По увидел любовь своей жизни спустя время и подумал: «И эту толстую корову я когда-то любил!». Так одним махом оскорбили и самого писателя, и ни в чём неповинную женщину (экая наглость, ДУМАТЬ за По!).

По поводу Оскара Уайльда особо додумывать ничего и не требовалось. Он сам много чего наговорил и натворил. Об Уайльде-декаденте, Уайльде-гомосексуалисте, Уайльде-эпатажнике вы прочтёте практически в любой статье. Некоторые даже в его сказке «Преданный друг» умудряются находить гомосексуальные мотивы (можете заглянуть в английскую Википедию). Но, лично я (надеюсь, не только я), хочу повторить вслед за анекдотом, что «Чайковского я люблю не за ЭТО».

Конечно, биография автора связана с его произведениями. Если знаешь, что автор стихов о войне (например, Симонов) сам воевал, доверие к его поэзии возрастает в разы. Бывает даже так, что без знания особенностей личной жизни автора произведение может остаться недопонятым. И всё-таки…

Сказки Оскара Уайльда мне посчастливилось прочитать ещё до знакомства с его скандальной биографией. Когда же я с ней ознакомился, то испытал настоящий «разрыв шаблонов». В своём романе «Портрет Дориана Грея» Уайльд адресовал одному герою — сэру Генри — следующие слова: «Никогда не говоришь ничего нравственного — и никогда не делаешь ничего безнравственного. Твой цинизм — только поза». Если под словом «делать» подразумевать создание художественных произведений, то характеристику сэра Генри можно отнести и к самому автору.

Итак, что же мы видим в том образе Уайльда, который сам писатель настойчиво рекламировал всю жизнь? Первое — это, конечно, постоянное стремление эпатировать обывателей — словом, делом, внешним видом. Эксцентричные поступки Уайльда были притчей во языцех — он вставлял в петлицу подсолнух, красил гвоздику в зелёный цвет, надевал вместо галстука змею, ходил в театр с белой крысой. Одним словом, превратил всю свою жизнь в театральное представление, где главным актёром-позёром выступал, конечно, он сам, любимый.

Своей же жизненной философией Уайльд — ученик Д. Рёскина и У. Патера — избрал предельный, я бы сказал, воинствующий эстетизм. В этом была своя логика: уход в эстетство был для него неким ответом ханжеству, пошлости и прагматизму английских буржуа. М. Горький в письме К. Чуковскому называл это желанием «насолить мистрисс Грэнди, пошатнуть английский пуританизм».

Но в этом противостоянии Уайльд не чурался крайностей: ханжеству противопоставлялся декадентский аморализм и всяческие девиации, пошлости — чрезмерная эстетизация, прагматизму — проповедь полной оторванности искусства от жизни.

Главной «фишкой» писателя стали остроумные парадоксы, которые Чуковский метко назвал «общими местами навыворот».

О. Уайльд:«Нужно заставить прописные истины кувыркаться на туго натянутом канате мысли ради того, чтобы проверить их на устойчивость».

Что же проповедовал своей публике защитник прекрасного? Вот лишь некоторые из его афоризмов:«Жизнь подражает искусству намного больше, чем искусство жизни»;«Хорошо подобранная бутоньерка — единственная связь между искусством и природой»;«Эстетика выше этики»;«Лучше быть красивым, чем добродетельным»;«Преступление никогда не бывает вульгарным, но вульгарность — всегда преступление»;«Наслаждение — единственное, ради чего стоит жить»;«Единственный способ отделаться от искушения — это поддаться ему»;«Почему мы проявляем столько сочувствия к страданиям бедняков? Следовало бы сочувствовать радости, красоте, краскам жизни».

Уайльд был приверженцем красоты буквально на физиологическом уровне. Он отказался общаться с поэтом Полем Верленом, узнав, что тот некрасив. Он хотел посетить бедняцкие трущобы, но не выдержал одного их вида и сбежал. А однажды, увидев под своим окном грязного нищего, Уайльд переодел его в дорогое платье и… сам «украсил» его дырами и прорехами. Теперь под его окном стоял тот же нищий, но уже «эстетически приемлемый».

В этих поступках и эпатирующих заявлениях с трудом узнаётся автор сказок — не просто моральных, но моральных однозначно — без всякой двусмысленности. Да и роман «Портрет Дориана Грея», в своё время шокировавший публику, всё равно говорит о том же. Герой получает вожделенную вечную молодость, но его пороки, как в зеркале, отражаются на его портрете, и там-то видна его настоящая — омерзительная — сущность.

Даже блестящие пьесы Уайльда, и те заканчиваются вполне благопристойно, какими бы циничными парадоксами не сыпали их герои. Зато порой кажется, что некоторые реплики отрицательных персонажей сказок Уайльда вполне бы могли вписаться в свод приведённых выше афоризмов.

«Преданный друг»:

«Что за наслаждение слушать вас, — ответил Ганс, присаживаясь и отирая пот со лба. — Великое наслаждение! Только, боюсь, у меня никогда не будет таких возвышенных мыслей, как у вас».«О, это придет! — ответил Мельник. — Нужно лишь постараться. До сих пор ты знал только практику дружбы, когда-нибудь овладеешь и теорией».

«Замечательная ракета»:

«Вы забываете, что я совсем не простая, а весьма замечательная. Здравым смыслом может обладать кто угодно, при условии отсутствия воображения. А у меня очень богатое воображение, потому что я никогда ничего не представляю себе таким, как это есть на самом деле. Я всегда представляю себе все совсем наоборот».

«Вам следовало бы подумать о других. Точнее, вам следовало бы подумать обо мне. Я всегда думаю о себе и от других жду того же. Это называется отзывчивостью».

«- Боюсь, она на меня обиделась, — ответила Коноплянка. — Понимаете, я рассказала ей историю с моралью.— Что вы, это опасное дело! — сказала Утка. И я с ней вполне согласен».

Но так ли уж противоречит декларируемая философия Оскара Уайльда его сказкам? Всё-таки шизофреником писатель не был. В этом его главная тайна и главный парадокс, который мы начнём разгадывать уже в следующей статье.